Кемеровчанка Елена Копытина более десяти лет назад столкнулась с тяжелым испытанием – ее изнасиловал брат близкой подруги. В результате она забеременела и родила сына от насильника. Почему Елена решила оставить ребенка, как преодолела давление общества, выжила после попыток покончить с собой, злоупотребляла алкоголем, но смогла все-таки вернуться к нормальной жизни, кемеровчанка рассказала в интервью журналисту VSE42.Ru.
Интервью с Еленой Копытиной стало результатом нашей длительной совместной работы. Вместе с героиней этого материала мы хотели не просто рассказать о ее трагедии, сообщая самые травмирующие факты. Прежде всего, нашей целью было донести до читателя всю глубину переживаний и силу боли, которую испытывает личность, чья половая неприкосновенность была преступно нарушена. Мы надеемся, что стороннему наблюдателю это интервью поможет понять, почему ни в коем случае нельзя осуждать человека, пострадавшего от сексуализированного насилия и насколько важно давать ему правильную поддержку. Иначе каждый подобный случай будет все больше разобщать людей и множить безразличие и жестокость, жертвами которых в итоге, так или иначе, станут наши близкие и каждый из нас.
А людям, совершенно не важно, женщинам или мужчинам, пережившим сексуализированное насилие, через свое интервью Елена Копытина выражает искреннюю поддержку и восхищение тем, что несмотря ни на что они продолжают жить и бороться за свое счастье.
– Лена, сколько лет тебе было, когда ты пережила изнасилование?
Мне был 21 год, я училась в институте. Сейчас 33.
– Какое слово тебе комфортнее использовать в разговоре об изнасиловании?
Лучше, если мы будем говорить "сексуализированное насилие". Многие не видят разницы между "изнасилованием", "сексуальным насилием" и "сексуализированным насилием". Чаще всего мы слышим и говорим "изнасилование" или "сексуальное насилие". Но это неверно. "Изнасилование" звучит очень грубо. "Сексуальное насилие" обесценивает серьезность произошедшего для пострадавшей стороны.
На первый взгляд может быть непонятно, в чем разница. Но если разобраться, она очевидна. Слово "сексуальное", прежде всего, ассоциируется с сексом, удовольствием, красотой, нежели с преступлением, посягательством на физическую и эмоциональную неприкосновенность. То есть "сексуальное насилие" не имеет ничего общего с тем, что на самом деле произошло с человеком.
Если вы хотите быть максимально бережным с потерпевшим, говорите "сексуализированное насилие". Очень важно, чтобы у людей было это понимание.
Для тех, кто пережил сексуализированное насилие, использование в их адрес некорректных слов значит не только отрицание их травмы. Это может усугублять ее. Мы слышим "сексуальное насилие" и загоняем себя в рамки: секс это плохо, быть сексуально привлекательной – небезопасно. Такие мысли – путь пострадавшего человека к изоляции.
Также не бывает и "жертв насилия". Бывают "пережившие насилие" или "пострадавшие от насилия". Это термины аккуратные, безопасные, транслирующие поддержку. Когда в мой адрес используют эти слова, я чувствую, что человек относится ко мне с пониманием и уважением.
А когда говорят: "Ты жертва насилия, тебя изнасиловали, надругались", я слышу обвинение. Эти термины направлены против пострадавшего. Женщина (или мужчина) и без того испытывает чувство вины за то, что с ней произошло, а окружающие еще сильнее загоняют ее в угол.
Есть люди, и их немало, которые предпочитают обвинять переживших насилие: "Сама виновата! Сама туда пошла, оказалась не в той компании. Не надо было пить. Неправильно оделась, неверно себя вела!" И все в таком духе. Таким образом, люди встают на сторону насильника. А потерпевшей остается бесконечно испытывать вину, боль, отчуждение.
Спасибо, что ты спросила о терминах. Очень важно в разговоре с женщиной, пережившей сексуализированное насилие, употреблять корректные термины. Люди очень часто от незнания ведут себя неправильно и этим только усугубляют тяжелое состояние и без того глубоко травмированного человека. В таком состоянии очень сложно адекватно оценивать ситуацию, искать помощь. Женщина и так чувствует себя изгоем. И когда окружающие обесценивают ее травму, возникает еще больший страх попасть под всеобщее осуждение. Женщина замыкается, прячется, боится. На пострадавшую давят в то время, как, наоборот, ей очень важно и полезно избавиться от давления и ощутить поддержку.
– Ты всегда понимала то, о чем говоришь сейчас? Что необходимо быть корректным, бережным по отношению к пострадавшим от сексуализированного насилия?
– Конечно, нет. Я была обычным человеком, девочкой, мыслящей крайне стереотипно. До того, как я сама пострадала от сексуализированного насилия, я не знала, что испытывает женщина, побывавшая в аналогичной ситуации. Я слышала то, что говорили вокруг, и впитывала это: "Изнасиловали, сама виновата" и т.п. К тому же детство я провела в деревне. А там сплетня на сплетне. И что бы ни случилось, всегда ходили разговоры о том, что во всем виновата девушка.
А когда я сама попала в подобную ситуацию и вспомнила, как окружающие обвиняли таких девочек, то пришла в ужас. Человек, проживший насилие, хочет отмыться, избавиться от ужасных воспоминаний, а на него ярлыки навешивают. Я тогда остро ощутила, что, вероятно, мой удел – одиночество. Что я останусь со своей болью одна.
К сожалению, травмирующие формулировки массово распространяют СМИ. Часто журналисты используют терминологию обывателя. Я не осуждаю. Никто ведь долгое время нам это не объяснял. Но сейчас мы лучше информированы. Стало намного легче анализировать и понимать многие вещи. В ситуациях с сексуализированным насилием корректность необходима, она должна соблюдаться. Для пострадавших это очень важно. Порой жизненно важно.
– Давай поговорим о том дне, когда ты пережила насилие. Расскажи, как все случилось?
– С человеком, который меня изнасиловал, я была давно знакома. В течение трех лет, пока училась в колледже в Бийске, я снимала комнату у своей подруги. Так вот насильник – это ее родной брат. Он жил с нами. Никаких знаков внимания, никаких романтических порывов в мой адрес он никогда не проявлял. О сексе и речи быть не могло. Он был мне как брат.
Так мы прожили три года, я поступила в институт и уехала в Кемерово. А когда подруга выходила замуж, я приехала к ней на свадьбу свидетельницей. От ее брата я не чувствовал никакой опасности. Мне даже в голову не могло прийти, что он способен на такое. Моя бдительность была на нуле.
В конце дня после праздника все очень устали. А я еще была с дороги, потом целый день на ногах.
Когда праздник закончился, мы с невестой, ее братом и женихом приехали в квартиру молодоженов. Мне постелили кровать в свободной комнате. Подруга дала мне, как сейчас помню, черную мужскую футболку. Молодожены ушли в свою комнату и закрылись на замок. По поводу брата она меня предупредила, что он употреблял наркотики и может начать себя странно вести. Подруга посоветовала просто не обращать внимания. Мы немного поболтали. А потом она ушла и прикрыла дверь. Я мгновенно заснула.
Проснулась я… в процессе. Увидела в темноте мужской силуэт. Ощутила на себе тяжесть его тела.
Когда я окончательно очнулась ото сна и поняла, что происходит, я попыталась кричать, но мои связки были будто сорваны. Я не могла издать ни звука. У меня из глаз лились слезы. Я только плакала и молилась, чтобы он меня не убил.
И все годы после этого я пыталась понять, почему я в тот момент не могла кричать? Я пыталась орать. Но звука не было.
Оказывать сопротивление было невозможно. Он был сильнее. Меня будто придавило бетонной плитой, руки сжали. Я не могла шевелиться. И все, что происходило, было мерзко и противно.
Когда у него закончился половой акт, видимо, силы его покинули, и я почувствовала, что могу вырваться. Я его, наконец, смогла скинуть его с себя.
Я часто слышу: "Жертва могла бы сделать это, предпринять то, чтобы спастись". Но я скажу, что ситуация может быть совершенно непредсказуемой, тебя могут застать врасплох и шансов на спасение не будет. Кто-то может оказать сопротивление, у кого-то подворачивается возможность чем-то ударить преступника. Я спала и не была готова к нападению.
– Лена, твой обидчик что-нибудь говорил?
– Когда он совершал акт насилия, то ничего не говорил. Я даже не уверена, что в тот момент он сам понимал, что делает. Он просто молча подавлял мои попытки сопротивления, и делал то, что хотел.
– Почему ты не ушла из той квартиры?
Идти было некуда. На улицу глубокой ночью в таком состоянии? Чтобы меня вообще убили?
В четыре утра я задремала. Просыпаюсь от того, что на мне задрана футболка, и он сидит рядом. Я начала орать, ударила его ногой в лицо. Он вскочил. Я вскочила. И тут уже из комнаты вышел муж подруги. Видит меня. Я плачу. Он побил насильника и выгнал из квартиры.
Два дня я не выходила из комнаты. Лежала в постели в какой-то прострации. Мне нужно было возвращаться в Кемерово в институт. Заранее был куплен билет. Я никуда не поехала, естественно. У меня все болело. Когда он совершал акт насилия, тело мое не пускало его. Я не была возбуждена. А потом боли были ужасные. Все ныло, тянуло. Казалось, будто меня насквозь просверлили.
– Ты обратилась в полицию?
– Подруга, несмотря на то, что это был ее родной брат, предложила написать заявление в полицию. У нее было намерение его посадить. Но я знала, что от своих родителей, в частности от мамы, в этой ситуации я поддержки не получу. Я не хотела, чтобы мама знала, и поэтому решила не обращаться в полицию. Конечно, это было решение незрелого, испуганного человека. Мама мне с детства твердила, что "нельзя быть шлюхой". Говорила, как вести себя правильно, а как неправильно. Я была уверена, что мама скажет: "Сама виновата".
Такие мысли у меня были. Меня воспитывали идеальным ребенком, и меня всегда сопровождал страх разочаровать родителей. Я знала, что мама меня не поддержит.
Кроме того, я боялась разбирательств. Я училась, и опасалась, что о произошедшем узнают в институте. Мне не хотелось ловить на себе осуждающие взгляды преподавателей, однокурсников. Не хотелось пересудов.
Я сама раньше слышала истории от однокурсников из разряда: "Слышали, ее пацаны впятером изнасиловали в общаге?" Думала, что за глупость с пятью пьяными мужиками оставаться в комнате! Тем самым я вставала на сторону насильников и перекладывала ответственность за случившееся на пострадавшую. Я не задумывалась, что ситуации могут быть самыми разными. А может быть, она была со своим парнем? Может быть, она считала этих парней своими друзьями и не чувствовала от них угрозы. А может быть, она пошла в эту компанию, потому что один из них ей нравился, и она хотела пообщаться с ним. Может быть, и выпила лишнего, а подонки воспользовались беспомощностью девушки.
Мы часто не знаем нюансов, подробностей произошедшего, но готовы немедленно осудить. И когда девушка слышит вокруг эти шепотки, мы даже не можем представить, какую душевную боль она испытывает.
Я теперь все это знаю. А также знаю, как важно в первую очередь постараться понять пострадавшую женщину, выслушать ее и дать ей высказаться. И всегда нужно быть на ее стороне. Отнестись с сочувствием. Не жалеть, не обвинять, а просто дать понять, что она не одна, что вокруг нормальные люди. Которые понимают, кто совершил преступление, а кто пострадал.
Сексуализированное насилие – это и так травма на всю жизнь. А общество еще и добивает нас.
Позже я исследовала подобные истории и выяснила, что пострадавшие женщины часто скрывают факт совершенного над ними насилия, боятся о нем говорить и всю жизнь страдают от последствий. Так они защищаются от "добрых людей". Тогда, 12 лет назад, и я предпочла все скрыть.
– А в больницу ты пошла? Осознавала риск забеременеть или чем-нибудь заразиться?
– Вот почему-то о беременности я тогда не думала. Я была сосредоточена на другом. Дело в том, что с 14-15 лет меня мама каждые три месяца таскала к гинекологу. Проверяла на девственность. Это продолжалось примерно лет до 19. Понимаешь, у меня просто травма на этой почве.
Соответственно, прийти к гинекологу и сказать, что меня изнасиловали, для меня было невозможно. Я подумала, дай бог пронесет. Самостоятельно сдала все анализы, чтобы убедиться, что он меня не наградил никакой болезнью. Вот это меня беспокоило. К счастью, все было чисто. И я немного успокоилась.
– Как ты узнала, что беременна?
– Время шло. В какой-то момент я решила, что просто закрою для себя тему насилия. Переключила внимание на учебу, общение с одногруппниками. Но у меня это плохо получалось. Как ни старалась, я не могла вернуться к прежней жизни, к ощущению себя прежней. Ощущала упадок сил. У меня пропала мотивация к жизни. Было ощущение, что меня вырвали из этого мира и поместили за стекло по другую сторону. Ты будто стоишь, смотришь на окружающих, но не живешь среди них. У тебя формируется свой мир. В этом отчужденном мире я, собственно, и жила более десяти лет. Все эмоциональные краски потускнели, ни к чему не было интереса.
Отвлечься помогала учеба. Она была сложная и занимала меня. Вот я и сосредоточилась на занятиях. Загруженная учебой, я упустила, что у меня нет месячных. Когда поняла, что задержка большая, начала делать тесты на беременность. Но ни один тест мне не показал положительный результат. Я была уверена, что раз тесты не распознают беременность, значит, ее нет.
Я хорошо закрыла сессию, это мне улучшило настроение. Я поехала отдыхать на Алтай. Думала, сейчас развеюсь, восстановлюсь и, может быть, изнасилование начнет забываться. Надеялась, что эмоционально станет легче. Но на каникулах я поняла – что-то не то. Возникали эмоциональные перепады. Хотелось поесть то одного, то другого. Поем, меня вырвет. Не понимаю, что происходит. Плачу. А потом до меня начало доходить, что это токсикоз.
Я поехала в больницу. Врач меня осмотрела и говорит: "Ты беременная. Поздравляю. Иди на УЗИ". Я прошла обследование. К тому времени срок уже был 11 недель. Я была беременна мальчиком.
– Что ты почувствовала, когда поняла, что беременна от насильника?
– Для меня это был новый удар. Я восприняла эту новость, как свою смерть. Стала узнавать, как сделать аборт. Срок уже был большой. Шла последняя неделя, когда аборт был возможен. Я позвонила подруге, сестре насильника. Попросила денег. Она мне их дала и помогла собраться в больницу.
Перед абортом мне нужно было сходить на прием к врачу. Я помню, как сижу у кабинета, а мне внутренний голос говорит: "Уходи отсюда. Пожалеешь". Внутреннее противоборство было колоссальным: либо я делаю аборт, никто о ребенке ничего не узнает, и я продолжу жить своей жизнью. Либо я ухожу, оставляю ребенка и жизнь моя полностью меняется. В тот момент у меня было ощущение, что я выбираю дорогу, по которой пойдет вся моя дальнейшая жизнь.
Подходила моя очередь к врачу. Оставались считанные минуты до принятия окончательного решения. Я почувствовала, что справлюсь, и ушла из больницы. Шла в институтское общежитие и рыдала, но с души упал груз. Я поняла, что, избавившись от ребенка, я сделала бы себе еще хуже.
– Как ты сообщила о беременности родителям?
– Я долго думала, как сказать о ребенке родителям. В итоге сделала это только на восьмом месяце. Но прежде договорилась со своим лучшим другом, что мы поженимся.
Я рыдала всю беременность. Несмотря на то, что я оставила ребенка, я все еще не могла смириться с ситуацией. Я ненавидела свою беременность. За это время я совершила две, к счастью неудачных, попытки суицида.
Мне было очень тяжело. Меня раздражало, что растет живот, увеличивается грудь. Я тогда не любила свое тело. Меня преследовали мысли: вдруг ребенок родится некрасивым, уродливым, больным.
Беременная женщина должна готовиться к появлению ребенка, предвкушать счастье материнства. А у меня все наоборот. У меня не было осознанной беременности. Я не принимала плод. Когда он шевелился, я пугалась: "Что это? Там кто-то есть!" Вот до такого доходило. Мне было очень страшно.
Я постоянно плакала. Мой друг видел, как я мучаюсь. Я могла целыми днями не выходить из комнаты. Однажды он пришел, я смотрю на него глазами, полными отчаяния, опять после рыданий и говорю: "Пожалуйста, ни о чем не спрашивай. Мы можем с тобой пожениться?"
Он ничего не стал выяснять, только сказал: "Лена, если надо, не вопрос". После этого я уже не боялась рассказывать родственникам о том, что жду ребенка.
– Зачем тебе нужен был брак?
– Мне нужно было выйти замуж для социума, для родителей. Чтобы показать им: "Со мной всей нормально".
Я понимала, что с ребенком от насильника мне не будет места в их мире. Соответственно, чтобы меня приняли, чтобы я смогла жить и добиваться своих целей, мне нужен штамп в паспорте. Если бы я этого не сделала, если бы мой друг меня тогда не поддержал, я бы с ума сошла.
Когда я была беременна, я смотрела очень тяжелые фильмы: триллеры, про маньяков. Думаю, что это было одно из последствий травмы. До сих пор я смотрю фильмы о насилии. Сейчас я их смотрю с точки зрения психологии, вникаю в ситуации и анализирую их. А тогда я смотрела не потому, что мне нравилось, а чтобы успокоиться, убедившись, что героиням фильмов было хуже, чем мне. Что у меня еще не все так страшно: "Я еще красотка! У людей вон какой кошмар".
– Как произошел переход от неприятия плода во время беременности к тому, что после рождения он стал твоим самым любимым человеком в мире?
– Когда я узнала о беременности, я осознавала, что во мне сидит то, чего не должно было быть. "Ты не об этом мечтала, не так себе все это представляла", – думала я.
При этом я понимала, что на свет появится маленький человек. Мой человек. Но успокоиться не давала мысль о том, что он – результат насильственного контакта. Я проворачивала в своей голове его появление и не понимала, что с ним делать, как с ним общаться. Ведь это не ребенок, которого ты рожаешь от любимого мужчины, которого ты ждешь. При этом мыслей отказаться от малыша у меня никогда не было.
Но когда сын родился, его сразу приложили к моей груди. Я на него посмотрела, и во мне тут же пробудился материнский инстинкт. Я увидела эту красивую маленькую куклу с длинными ресницами и все, вокруг меня будто снова возник новый мир, а все лишнее ушло на задний план. Я почувствовала, если не успокоение, то мощный прилив нежности, радости, любовь.
Потом я испытывала чувство вины от того, что желала ему смерти. И плакала…
– Лена, ты сейчас вспоминаешь о том, что произошло?
– Да. С этим живешь каждый день. Только в последний год у меня отношение ко всему произошедшему поменялось. Но это не значит, что я забыла. А 10 лет я жила с этим каждый день, каждый день просыпалась с мыслью о том, что произошло. Переживала это снова и снова. После пережитого насилия все этом мире напоминает о нем.
Ты хочешь любви, отношений с мужчиной, семью. Но не можешь себе этого позволить, потому что у тебя сексуальная травма. Ты боишься мужиков, ты ненавидишь их. Ты не можешь произносить слова, связанные с сексом. Это табу.
У меня были панические атаки. Шесть лет я боялась спать без света. Если я оказывалась в темноте, мне начинал мерещиться мужской силуэт. Казалось, что на меня кто-то нападает. Хотя я была у себя в квартире за закрытой дверью, я не спала без света.
Позже, когда я начала заниматься спортом, тренер меня научила засыпать с повязкой на глазах при включенном свете. То есть я засыпала с повязкой, но знала, что в комнате светло. Через какое-то время я поняла, что не хочу спать с повязкой на глазах. Однажды выключила свет и легла спать. Это было для меня колоссальное достижение.
Последствий травмы было очень много. Например, я столкнулась с проблемой панических атак, которых у меня до насилия не было. За одну ночь они случались от четырех до шести раз. То есть я постоянно находилась в панических атаках.
Чтобы избежать их, я не ложилась спать. Сидела за компьютером, читала. То есть я много лет катастрофически недосыпала. Чтобы справиться с ними, мне понадобилось много времени. Последняя паническая атака у меня была примерно полгода назад. То есть я более 10 лет живу с этим. Кто знает, что такое панические атаки, поймет, насколько тяжело переживать их.
Сексуализированное насилие нельзя забыть. Конечно, какие-то детали со временем сглаживаются. Но ты все равно изо дня в день к той ситуации возвращаешься. Что-то или кто-то обязательно тебе напомнит о пережитом.
– У тебя было желание заглушить боль?
– Был период, когда в течение примерно полугода я каждый день пила. Почему я прибегала к этому средству? Это был период, когда я ну совсем перестала эмоционально "вывозить".
Тогда я очень много работала, открыла студию красоты. Профессиональная нагрузка была колоссальная. И это накладывалось на мои переживания. Я смотрела на сына и мучилась чувством вины, что я его чуть не убила. Все время думала, как мы будем дальше жить? Смогу ли создать семью? То есть я не понимала, куда и как идти дальше. При этом внешне я была успешна. Я знала, как создать успешный бизнес, как его развить. Что я, собственно, и сделала. Но я приходила домой и оказывалась наедине со своей болью, с мучительными паническими атаками, из-за которых страшно засыпать. То есть я не могла расслабиться нигде. У меня начала ехать крыша. И я пришла к алкоголю.
Каждый день 2-3 бокала красного вина. Для практически непьющего человека, как я, это много.
– Как ты остановилась?
– Сложно сказать. Ситуация могла развиваться по-разному. Я легко могла спиться и сдать сына в детский дом. Но я захотела быть успешной, мечтала сделать классную карьеру. У меня уже был бизнес, он хорошо развивался. Вырос мой статус в профессии, я вышла за пределы Кемерова, ездила по России, знакомилась с успешными коллегами. Впереди было много нового, интересного. Хотелось быть счастливой, богатой.
Я, разумеется, также понимала, что мне надо содержать и защищать ребенка. В моем мире есть только он и я. Я его очень люблю. А с кем он останется, если я буду пить?
Ну и опять же страх осуждения сыграл свою роль – мысли о папе, маме. Я поняла, что не хочу стать алкоголичкой.
С одной стороны смогла остановиться благодаря этому. А с другой – пришло время перестать ощущать себя жертвой. Слезы, алкоголь – это позиция жертвы. Я захотела выйти из этого состояния и начала ездить на психологические тренинги. Искала ответы на свои вопросы. Искала пути возвращения к нормальной жизни. Искала понимания. Мне очень хотелось освободиться от травм. Не жалеть себя и плакать, а быть уверенной в себе, красивой, крутой. Четыре с лишним года я ездила на тренинги. Что-то мне помогало, что-то нет. Шел процесс проработки травм, обид, возвращения к себе.
Для меня, как для женщины, пережившей сексуализированное насилие, очень важно было найти ответ на духовном уровне, почему это со мной произошло, зачем? И я его нашла. Победила я, а не алкоголь.
– Почему ты сразу не обратилась за помощью к психологу? Почему пришла к психологии только спустя годы?
– Когда я была на восьмом месяце беременности, то совершила попытку суицида. Мне повезло. Я выжила. Посчастливилось и это не сказалось на моем здоровье и здоровье ребенка. После этого я решила обратиться к психологу.
Мне было очень плохо эмоционально. Я была очень одинока. Пришла в институт. Помню, стою в коридоре. Вокруг никого. На меня накатило горе. Я вдруг ощутила, что если бы попытка самоубийства удалась, меня бы сейчас могло не быть. Тут я вспомнила, что в институте есть кабинет психолога. Решила, пойти туда и попросить помощи. Раз я второй раз попыталась покончить с собой, то и в третий раз у меня может хватить решимости. Надо было что-то с этим делать. Я хотела жить, несмотря ни на что.
Захожу я к психологу заплаканная. Живот уже большой. Сидит девушка молодая. Думаю, лет 25. Заполняет бумажки. Я подхожу и говорю: "Мне помощь нужна". Она отвечает: "Что у тебя?" Я стою растерянная, не знаю, как правильно объяснить ситуацию. Говорю: "Меня изнасиловали, я забеременела. Помогите мне, пожалуйста" Психолог отвечает: "А ты чем раньше думала? Аборт сделать не могла?" Я говорю: "Я не смогла". Она мне очень грубо отвечает: "Ну, родишь, в детском доме оставишь". Я, когда это услышала, еще сильнее расплакалась.
Я уверена, что если бы она сообщила в деканат, мне бы помогли. Меня там любили. Я была старостой. Но я побоялась идти сама. А эта так называемая психолог никакой попытки оказать помощь не предприняла. Даже чая не налила или воды.
Когда я вышла из кабинета психолога, поняла, что мне никто не поможет. Я думала, что куда бы я сейчас не пошла, я не найду поддержки, только осуждение. У меня после этого случая еще сильнее закрепился страх социума.
Поэтому к психологам я нашла силы обратиться только спустя несколько лет.
А вообще помощь нужно искать, прежде всего, в себе. Да, поддержка других людей может быть полезна. Но пока ты сам не захочешь вернуться к жизни, ничего не изменится.
– Лена, как у тебя складываются отношения с мужчинами?
- Отношений не было много лет. Я до сих пор боюсь отношений. Основной мой страх – вступать в интимную близость с мужчиной. Долгие годы я не могла расслабиться в такие моменты. Тело противилось, поэтому возникало ощущение, будто я добровольно даю себя изнасиловать. Долгое время секс мне не приносил удовольствия. Поцеловаться, пообниматься – еще нормально. А секс я всегда оттягивала. А когда до него доходило, я ощущала, что не хочу заниматься сексом, мне противно. Никогда не оставалась с мужчиной после. Могла полежать минут 20 и уходила. Говорила, что ждет сын. На самом деле причина была не в этом. Просто мне становилось страшно. Я не могла спать в объятиях голого мужчины. Это напоминало о той ужасной ночи и было для меня невыносимо.
Проблема была и в том, что я не принимала себя, свое тело. Все, что ниже головы, мне было противно. Потому что он касался груди, ног. Я решила, что быть сексуально привлекательной опасно. Если я буду красивой, то мужчины будут меня хотеть. А это значит, что на меня могут напасть и изнасиловать. Отсюда сформировалась программа: красивой быть опасно, безопасно быть некрасивой. В итоге я сильно поправилась.
Много раз пыталась худеть. Но когда доходила до того уровня стройности, когда мужчины начинали на меня смотреть, за два-три месяца все наедала обратно и прибавляла еще несколько килограммов к тому весу, с которого начинала худеть.
Когда я поняла, как работает такой механизм, начала усиленно прорабатывать этот момент. Искала способ осознать, что насилие было в прошлом, а сейчас все по-другому. Со временем у меня начало получаться не только стройнеть, но удерживать вес.
Постепенно стала адекватно воспринимать внимание мужчин. Тогда в моей жизни начал появляться секс. Но чтобы прийти к таким результатам, понадобились годы работы над собой.
Сейчас я все еще в процессе восстановления. До возвращения к возможности вступить в полноценные отношения еще далеко. Но сейчас я могу спокойно общаться с мужчинами, флиртовать, могу разговаривать о сексе и о вещах, связанных с этой темой. Мужчины обращают на меня внимание. Долгое время из-за своих психологических травм, лишнего веса, я была вне их поля зрения. Сейчас все намного лучше.
– Ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему с тобой это произошло? И есть ли по твоему мнению смысл искать на него ответ?
– Этот вопрос я себе задавала множество раз. Считаю, что искать на него ответ нужно, если в этом есть внутренняя потребность. Я его искала и, как мне кажется, нашла. Попробую объяснить.
Все начинается с родителей. Мама всегда гасила мою сексуальность. Она всегда мне объясняла: "С мужчиной быть плохо". Постоянно проверяла меня у гинекологов. Я еще была маленькая, приходила с улицы, а мама у меня трусики проверяла. Я в куклы играла, понятия не имела о сексе, а она беспокоилась, как бы чего не произошло. Такое ощущение, что я служила ее страху. Я предполагаю, что ее страх реализовался через меня в этой трагедии. С другой стороны, сейчас я понимаю, что таким образом она выполняла свою функцию родителя. Она меня оберегала, хотела защитить и делала это так, как умела.
Поэтому очень важно, каким образом вы предупреждаете своего ребенка об опасности. Важно делать это правильно, чтобы еще больше не навредить. Чтобы не травмировать его, как произошло в моем случае. Исходя именно из этого понимания, я воспитываю своего сына.
Если говорить о поиске смысла, то я думаю, что эта трагедия дала мне конкретный душевный опыт – возможность понять, что такое безусловная любовь. Причем не только к ребенку, а вообще ко всему.
Я, естественно, никому не желаю пройти через подобное испытание. Но в то же время, получив любой травматичный опыт на физическом уровне, пройдя определенный путь, мы можем помогать людям, оказавшимся в сходной ситуации. Чтобы они могли трансформировать свою боль и продолжали жить в любви.
Любовь – это основа всей жизни. Через насилие я поняла, в чем разница между злом и добром, и узнала силу любви.
– Ты описал свою историю в соцсетях. Почему решила поделиться пережитым с людьми?
– Я понимаю, что обладаю таким опытом, который нельзя скрывать. Считаю, что я человек, который достойно пережил сексуализированное насилие. Несмотря на то, что мне понадобилось для этого много времени, целых 10 лет, и мне не оказывали помощь ни родственники, ни государственные структуры, как, например, полиция. То есть насильник в моем случае не понес наказания, он не сидел в тюрьме.
Большинство женщин, которые пережили насилие, страшно мучаются, страдают. Часто это поломанные судьбы. Действительно, с таким травматичным опытом очень тяжело жить. Таким женщинам, как мы, очень сложно создать семью, доверять мужчинам, да и вообще людям. К себе отношение очень сложное. Нам трудно проявлять свою индивидуальность. Кайфовать от жизни – это вообще не доступно для многих из нас после пережитого.
Когда я описала свою историю в соцсетях, на нее откликнулось довольно много женщин. Оказалось, что каждая третья из моих подписчиц пережила сексуализированное насилие. Я была потрясена этим. Многие делились со мной. Тогда я поняла, что не зря рассказала о своем опыте публично. Я все сделала правильно.
Своим примером я показала девчонками, что выход из ситуации есть всегда, какая бы сложная она не была. Я понимаю, что такая мощная травма полностью ломает тебя, твою жизнь. На какое-то время ты становишься человеком с ограниченными возможностями. Ты оказываешься отрезанным от мира. Вроде бы руки и ноги на месте, а состояние такое, будто тебя переехал поезд. Ты не можешь жить так, как ты хочешь. Тебе приходится приспосабливаться к окружающей действительности так, чтобы тебе еще больнее не сделали, не разбередили твою рану.
Свою особенность я не считаю нужным скрывать. Таким образом я выражаю всем людям, пережившим сексуализированное насилие, свою поддержку и глубокое уважение за то, что они не сдались и продолжат жить.
И я хочу всем сказать: запомните, в насилии всегда виноват насильник, но не пострадавший. Как бы вы ни выглядели, как бы ни были накрашены, как бы ни вели себя, сколько бы ни выпили, это никому не дает право посягать на вашу физическую и половую неприкосновенность. Если женщина не давала согласия на секс, его не должно быть ни в какой форме.
…Год назад мужчина, изнасиловавший Елену, умер от передозировки: "Когда я узнала о его смерти, сначала испытала сочувствие. Я подумала, что этот человек, находясь в зависимости от запрещенных веществ, сам страдал и меня заставил страдать. А потом я обрадовалась. Все эти годы я в прямом смысле зависела от него. А когда его не стало, увидела под ногами чистую землю. А теперь я свободна…".